Он стоял в центре пространства, в котором не было больше ничего, кроме света. Он стоял здесь уже довольно давно, но в этом месте время теряло свое привычное значение. Какая-то часть его сознания отметила, что пространство, скорее, неоднородно – местами оно уплотнялось, сгущаясь до молочно-белого, вблизи же становилось прозрачным, с танцующими в нем золотистыми искорками, – однако он почти не обращал на это внимания.
Нескончаемые потоки света накатывали на него, проходили волнами через все его существо и, омывая своим сиянием, уносились дальше.
В этот момент его совершенно не интересовало, зачем он здесь и как сюда попал – это было неважно.
Он вспоминал.

Он видел свои жизни – все, сразу, и очень ясно, как если бы до этого был героем книги или какого-то кинофильма, а теперь, став зрителем, вдруг увидел и понял то, что было скрыто от него, как от персонажа. Все, что происходило с ним когда-либо, вдруг слилось в общую картину, в один большой клубок разноцветных нитей причин и следствий, желаний и стремлений, людей, мест и событий. Впрочем, люди почти не менялись, теперь он заметил это, менялись только декорации.
Нитей было бесконечно много, и на первый взгляд казалось, что клубок смотан довольно небрежно – случайно и как попало, но, старательно всматриваясь, он постепенно начинал все отчетливее различать в этом хаотичном сплетении сложные пространственные узоры… да, узоры, несомненно, были, и он поразился тому, как тонко и изящно были они прорисованы. Незаметные вблизи и различимые только на значительном удалении от событий, теперь они странным образом связывали между собой вещи, казавшиеся ему прежде совершенно разрозненными и самостоятельными, и это удивило и ошеломило его.
Снова и снова он скользил по этим линиям, отслеживал их истоки, влияния и пересечения, перескакивал на соседний узор и возвращался по кругу, пытаясь охватить в своем сознании всю картину целиком и вобрать в себя ясный и цельный образ всего, что было когда-то им прожито и пережито. Это увлекло его целиком.

В то же время, скользя по линиям событий, он смутно ощущал какую-то неправильность, что-то где-то было не так. Внимательно присмотревшись, он, наконец, заметил какую-то узкую дымчатую полоску, временами почти исчезающую и неуловимую, но все же вносящую явные искажения в окружающее пространство, она проходила почти через все его жизни. Природа этих искажений была ему непонятна, и он решил попробовать отыскать начало этого странного явления. Просматривая жизнь за жизнью, он удалялся все дальше, пока его внимание не привлек небольшой темный участок, в котором нити были особенно перепутаны, скомканы, а местами и вовсе резко обрывались.
Да, похоже, это было то самое место, где…

…он был неправ тогда, о, как же он был неправ и знал это, но ничего, совершенно ничего не мог с собой поделать, боль была слишком сильна для него. Его реальность, такая уютная и знакомая реальность вдруг распалась на мелкие ранящие осколки, а он мог лишь смотреть, как эти осколки осыпаются вокруг него, оставляя вместо себя пугающее ничто.
Боль выходила далеко за порог его возможностей, она разрывала его на части, и он был готов на все, лишь бы успокоить ее, избавиться от нее, забыть о ней хоть на мгновение, переплавить ее в жестокость, и твердость, и ненависть к этому равнодушному и несправедливому миру.
Со временем ушло и это, в том месте его души осталась только холодная пустота, которую он не мог заполнить ничем, как ни старался, и оставалось лишь загнать ее поглубже и не вспоминать о ней… но все же иногда, когда ночь становилась слишком темной, эта гнетущая пустота поднималась в нем, заполняла его всего без остатка и повергала в глухое отчаяние…

Давно позабытые воспоминания нахлынули на него с такой силой, как будто бы все было только вчера, как будто бы не было всего этого долгого времени после. Сейчас они уже не имели над ним такой разрушительной власти – путь был долгим, и он изменился. Теперь, стоя в потоках света, видя причины, следствия и все запутанные сложные взаимосвязи своих жизней, он смотрел на себя тогдашнего как будто со стороны, и ему вдруг стало… нет, не страшно, поскольку страха не существовало в этом месте. И все же он ощутил странный холодок при мысли, в какую разрушительную пропасть мог угодить – в пропасть, из которой уже не было бы возврата. Он прошел тогда по самому краю и удержался. Теперь он видел, что это была...

…та девушка, подсевшая к нему на бульваре, она так смешно тараторила, несмотря на его явное нежелание отвечать ей. Он молча сидел, безразлично смотря в одну точку, и ждал, когда же она, наконец, уйдет и оставит его в покое. Но она продолжала что-то говорить, тормошила его, спрашивала о каких-то неважных вещах, и постепенно до его сознания стали доходить и пронизанный солнцем воздух летнего дня, и воркующие голуби у его ног, и зелень травы, и тепло нагретой за день скамейки. Под натиском этого летнего дня и ее беззаботного, ни к чему не обязывающего разговора безразличие в его глазах вдруг начало таять, и он почувствовал, что возвращается к жизни. Его старого мира больше не было, да, он ничего не мог с этим поделать, но остальной мир был и никуда не делся, благодаря ей он увидел это сейчас как будто заново, и с того самого момента мир, который был, медленно начал заполнять пустоту в его душе...

Но ведь это было так давно, сколько же времени назад это было? Ему казалось, что в той жизни он примирился, в конце концов, и с самим собой, и с окружающим миром, и все закончилось, однако теперь стало ясно, что отголоски этой боли остались в нем, никуда не исчезли, шли рядом с ним во всех его последующих судьбах. Он спрятал страх этой боли в такой дальний угол своей души, что забыл о нем, но тот никуда не делся и по-прежнему был в его сердце. Даже сейчас ему было тяжело вспоминать об этом, но он должен был взглянуть в глаза этому страху, должен был исправить узор – это было важно.

И тогда он смирился с той давней болью, перестал убегать от нее, позволил ей подняться из глубин его существа, куда он неосознанно загонял ее все это долгое время. Внезапно он как бы раздвоился – он по-прежнему чувствовал свою боль, ощущал ее, переживал заново, но в то же время был сторонним наблюдателем, бесстрастно изучающим и анализирующим свою жизнь. И вдруг совершенно отчетливо он увидел, что тот, кого он считал тогда главным источником своих страданий, был всего лишь катализатором, не больше. Мгновенно накрывшее его осознание было предельно ясным и всеобъемлющим – причина того, что когда-либо с ним происходило, всегда была только в нем. Он сам был своей причиной и следствием, он сам создавал узоры своих жизней, он сам выбирал дороги, по которым шел.
А он отрекся тогда от всего – от бога, от мира, от людей, и даже от своих чувств, отгородился сознательно, выстраивая несокрушимую стену, которая не позволила бы ничему и никому больше нарушить покой в его душе, который он с таким трудом обрел. Вернее, ему казалось, что обрел, потому что, отказавшись от всего остального мира, он отказался на самом деле от самого себя.

Это возникшее в нем осознание было мучительным и почти невыносимым, но проходивший через него свет продолжал омывать его своими волнами, успокаивая, рассеивая возникший в нем сумрак, и постепенно наполняя своим сиянием. И теперь боль, так долго и безнадежно тяготившая его, покинула его сердце, растаяла дымным облачком, ушла безвозвратно.
Ему не надо было больше задаваться вопросом, кто он и что здесь делает – он понял то, что должен был понять еще тогда, давным-давно, понял и улыбнулся. Как же долго он шел к самому себе, сквозь все эти бесконечные воплощения, сквозь постоянные иллюзии, сквозь всю красоту, боль и ярость этого мира. Блуждая и спотыкаясь, идя почти наугад, в темноте, сбиваясь с пути и возвращаясь к нему, теряя его и забывая о нем, и все же неизменно следуя своей внутренней, почти неосознанной, но такой отчаянной тоске по этому свету – он все-таки дошел.
Теперь, когда он разом увидел весь этот бесконечно долгий и трудный путь, на мгновение это вдруг показалось ему невозможным, невероятным, но все же он был здесь. Он был дома. Ощущение любви и умиротворенности было полным и всеобъемлющим. Вокруг него был свет, и он сам был этим светом.

Однако оставалось еще что-то, что мешало раствориться ему в этом свете полностью, окончательно перейти в бесконечность сияющего пространства. Он попытался поймать это ускользающее ощущение, и вдруг вспомнил. Она.
Она была его частью, и в то же время чем-то большим, чем-то неделимым и неотъемлемым, а он был такой же частью ее. Он ощущал ее как продолжение себя, где бы она ни находилась. Они существовали только вместе, он не мог бы объяснить это сейчас, но она всегда была рядом, а теперь ее не было.
Он скучал по ее нежности.

На мгновение он задумался, почему же они ни разу не встретились в бесконечной круговерти судеб – это было неправильно, что-то здесь было не так, все должно было быть совсем по-другому. И внезапно он понял, что именно в этом состояло искажение. Та узкая темная полоса, не дававшая ему перед этим покоя – это было место, где их жизни встречались лишь ненадолго и тут же расходились по касательной во времени и пространстве, никогда не переходя во что-то большее. Он ошибся тогда, почти в самом начале, и все пошло не так.
И она все еще была где-то там, в круге иллюзий.

Он тряхнул головой, окончательно отгоняя тягостные воспоминания.
Свет вокруг него все так же расстилался во всех направлениях, образуя загадочное, вибрирующее пространство. Пространство бесконечных возможностей. Пространство бесконечной любви. Пространство, содержащее в себе все дороги этого мира.
Он улыбнулся еще раз и шагнул – туда, где она до сих пор ждала его.
 

А, может, и не ждала... Но никогда не узнаешь, пока не сделаешь этот шаг, не правда ли?

 
Перейти в начало сайта